В 1842 году российская литературная сцена была потрясена выходом поэмы (романа) Николая Гоголя «Мёртвые души». Это было необычное произведение — сам автор называл его «эпической поэмой в прозе». Книга сразу привлекла внимание образованной публики своей дерзкой сатирой на нравы помещичьей России, гротескными образами и загадочным названием. Уже на обложке первого издания было указано: «Похождения Чичикова, или Мёртвые души. Поэма Н. Гоголя». Слово «поэма» подчеркнуто намекало на высокий жанр, хотя речь шла о прозе — намёк на то, что автор замахнулся на нечто большее, чем обычный роман.
Главной загадкой стало то, что «Мёртвые души» оказались незавершёнными. Гоголь задумывал своё творение как многотомное эпическое полотно, но успел издать лишь первый том. Последующие части остались в черновиках и были уничтожены автором незадолго до смерти. В ночь с 11 на 12 февраля 1852 года произошёл роковой эпизод: Гоголь в глубоком душевном кризисе сжёг рукописи, над которыми работал. Как отмечает доктор филологических наук Юрий Манн, этот драматичный акт был совершён писателем «добровольно и сознательно», хотя вокруг события возникло множество слухов и легенд. До нас дошли лишь отрывочные черновые главы второго тома – всего четыре начальные главы и фрагмент пятой. Но полноценного завершения грандиозной задумки читатели так и не увидели.
Отсюда и рождается тайна «Мёртвых душ»: что скрывал автор в своём незавершённом романе? Каков был истинный замысел Гоголя, какие смыслы он вкладывал в это произведение, которое сам считал вершиной своего творчества? Почему продолжение так и не увидело свет – из-за творческих терзаний автора, из-за цензурных или духовных причин? В письмах Гоголь интригующе намекал современникам, что главная разгадка его поэмы ещё впереди: «Это пока ещё тайна, которая должна была вдруг, к изумлению всех… раскрыться в последующих томах… ключ от неё покамест в душе у одного только автора». Попробуем заглянуть за завесу этой тайны, опираясь на исследования литературоведов и историко-культурный контекст эпохи.
Содержимое
Замысел Гоголя: от сатиры к духовному эпосу
Гоголь замышлял «Мёртвые души» не просто как сатирический роман о мошеннической афере Чичикова, но как масштабное эпическое произведение, охватывающее всю жизнь России. По свидетельству современников, автор намеревался создать своеобразную трилогию, по аналогии с тремя частями «Божественной комедии» Данте. Первый том должен был показать «ад» пороков — нравственное падение общества; второй – путь очищения (свой «чистилищный» этап), а третий – достижение духовного возрождения, своего рода «рай» или идеал, к которому стремится душа. Литературовед В.А. Воропаев подчёркивает, что Гоголь задумал поэму в трёх томах, желая объять в ней «всю Русь» и даже «всё человечество в массе». Замысел был поистине грандиозным.
В самом тексте первого тома рассыпаны намёки на то, что впереди читателя ждёт некое откровение. Так, автор таинственно говорит о главном герое: есть, дескать, тайна, почему выведен именно такой персонаж, и что «в сем же самом Чичикове, может быть, заключено то, что потом повергнет в прах и на колени человека пред мудростью небес». Это загадочное указание явно намекает на грядущее перерождение героя. Не случайно Гоголь назвал своего пройдоху фамилией Павел Иванович Чичиков – имя Павел отсылает к библейской истории преображения Савла в апостола Павла. По мысли исследователей, в том числе профессора В. А. Воропаева, автор задумал провести Чичикова через испытания и покаяние, чтобы из грешника он обратился к праведности. Гоголь верил в возможность духовного возрождения каждой человеческой души, и хотел показать путь героя «через горнило страданий» к осознанию неправедности своего пути. Этим внутренним переворотом, после которого герой стал бы совершенно другим человеком, предположительно и должны были завершиться «Мёртвые души».
Однако реализовать такой замысел оказалось чрезвычайно трудно. Сам Гоголь не раз сетовал, что «хочет написать книгу так, чтобы путь ко Христу был ясен для каждого». Он стремился соединить литературное творчество с духовным наставлением, показать не только падение, но и путь к спасению. По словам Воропаева, план Гоголя был настолько высок, что выходил за границы собственно литературы: показать живой процесс христианского преображения души – задача, которую художественное слово решить не в силах. Не найдя художественного решения «положительно прекрасного героя» (идеального праведника), Гоголь, возможно, почувствовал творческий тупик. В итоге последним завершённым произведением писателя стали вовсе не «Мёртвые души», а религиозная проза «Размышления о Божественной литургии» (опубликована в 1853 г. посмертно), где напрямую изложен тот духовный путь, который он не сумел воплотить в форме романа.
Тем не менее, замысел трилогии оставался для Гоголя внутренним компасом. Он действительно воспринимал «Мёртвые души» как современную «Божественную комедию». Недаром ещё Александр Пушкин, друг и вдохновитель Гоголя, с самого начала оценил замах автора. Гоголь признавался, что Пушкин определил главное свойство его таланта как раз способность «ярко выставлять пошлость жизни, очертить с такой силой пошлость пошлого человека, чтобы вся та мелочь, которая ускользает от глаз, мелькнула бы крупно в глаза всем». Другими словами, гоголевское видение сочетало приземлённую сатиру с эпическим масштабом обобщения. Критики (включая М. Л. Гаспарова и др.) отмечали, что жанр «Мёртвых душ» сложно классифицировать: это и плутовской роман, и социальная комедия, и философская поэма. Сам автор указывал на родство своего труда с классическими эпосами – и действительно, литературоведы сопоставляют его и с гомеровской традицией, и с донкихотовской сатирой Сервантеса. Грандиозная поэтическая миссия Гоголя состояла в том, чтобы через смех и слезы, через изображение гротескных пороков привести читателя к высоким духовным истинам.
«Мёртвые души» как зеркало пороков
Прежде чем говорить о скрытых духовных слоях, взглянем на первый том «Мёртвых душ» как на законченное художественное целое. Опубликованная часть поэмы представляет галерею помещиков и чиновников – от сладкомечтательного Манилова до буйного Ноздрёва, от скупого Плюшкина до хитроумного афериста Чичикова. Все они выписаны с едкой сатирой, но при этом настолько жизненно, что современники сразу узнавали в персонажах знакомые типы. Главный приём Гоголя – гротеск и преувеличение – служил не только для смеха, но и для обнажения порочности системы. В России того времени крепостные крестьяне числились «душами» за помещиками, и пока не проводилась очередная ревизия (перепись), умершие крестьяне формально продолжали значиться «живыми». Именно таких умерших крепостных, «мертвых (по сути) душ», и скупает Чичиков, пользуясь бюрократическим пробелом. На буквальном уровне это авантюрный сюжет о мошенничестве – торговле мёртвыми крестьянами, которых правительственные списки продолжают считать живыми. Недаром Коробочка жалуется: «Народ мёртвый, а плати, как за живого!» – ведь по закону за умерших крепостных тоже нужно платить подати.
Однако за бытовой сатирой скрывается более глубокий смысл. «Мёртвые души» – это сами люди, изображённые в поэме. Ещё первым читателям Гоголя было ясно метафорическое значение названия. Так, А. И. Герцен в своём дневнике в 1842 году записал: «…Не ревизские – мёртвые души, а все эти Ноздрёвы, Маниловы… – вот мёртвые души, и мы их встречаем на каждом шагу». То есть герои Гоголя – духовно мёртвые люди, лишённые живых нравственных устоев. Каждый из них олицетворяет какую-то ипостась зла или пошлости: скользкое лицемерие, бесплодное мечтательство, разложение личности жадностью. Литературовед Ю. М. Лотман метко заметил, что у Гоголя зло показано не только в явном, «чистом» виде, но и в мелочах обыденности – в тех самых пустяках, из которых ткётся повседневная пошлость. Пушкин и Белинский тоже писали о «пошлости» как ключевом понятии гоголевской эстетики. Белинский, кстати, спорил с Пушкиным: по его мнению, Гоголь велик не просто умением ярко высмеять пошлого человека, а тем, что показывает «человека вообще, как он есть, неукрашенного и неидеализированного». В каждом из нас есть элемент пошлого и греховного; разница лишь в том, сознаём мы это или нет. Гоголевские персонажи и смешны, и трагичны, потому что они воплощают общий человеческий недостаток – духовную пустоту.
Название поэмы, таким образом, приобретает сразу несколько слоёв смысла. На буквальном уровне это казённый термин (мёртвые души крепостных) и одновременно насмешливый оксюморон (сочетание понятий «мёртвые» и «души»). Но на аллегорическом уровне – это характеристика самих героев: их души мертвы для добра. Как отмечает исследователь В. А. Воропаев, Гоголь сознательно ввёл в обиход выражение «мёртвые души» вместо официального «убылые души», чтобы придать особый смысл всей истории Чичикова и портрету общества. Пошлость в понимании Гоголя – это и есть признак духовной мёртвенности, «печать убожества», которая может таиться в каждом человеке. Герои его поэмы пошлы, потому что утратили связь с идеалами, с живым нравственным чувством – попросту «живут без Бога». Не случайно уже в финале первого тома сам автор в вдохновенном восклицании сравнивает Россию с птицей-тройкой и обращается к ней: «Не даёт ответа». Эта знаменитая сцена – лирический взлёт, в котором слышится надежда на пробуждение страны от нравственной спячки. Но конкретного решения, конкретного «живого героя» первый том не содержит – он лишь ставит диагноз.
Интересно, что самого Гоголя долгие годы считали преимущественно сатириком, бичующим пороки общества. Советская критика особенно подчеркнула социальное обличение в «Мёртвых душах», иногда упуская из виду духовные горизонты авторского замысла. Однако еще Белинский предостерегал: «Нельзя ошибочнее смотреть на “Мёртвые души”… как видя в них сатиру». Гоголь – больше чем сатирик. Его смех всегда окрашен печалью, а за комедией ситуаций просвечивает моральная притча. В каждом чичиковском похождении чувствуется авторская любовь к родной стране и боль за её пороки. Оттого финальный образ летящей тройки приобрёл почти мифическое звучание – как символ великого пути России, ещё не найденного, скрытого за горизонтом.
Судьба второго тома: утраченные главы и версии
Самая драматичная глава истории «Мёртвых душ» – это история второго тома, который так и не был окончен. После публикации первого тома Гоголь несколько лет работал над продолжением, мучительно пытаясь написать то, что задумал. Известно, что он создавал черновики, переписывал, уничтожал неудачные варианты. Ещё в 1845 году, пребывая за границей, Гоголь впал в тяжёлый кризис и впервые сжёг рукопись второго тома в порыве отчаяния. Позже он писал: «Не оживет, аще не умрет» – цитируя слова апостола Павла, будто верил, что через уничтожение черновика вдохнёт новую жизнь в переписывание заново. Действительно, оправившись, он принялся заново восстанавливать книгу и трудился над ней до последних дней.
К началу 1852 года Гоголь, по свидетельствам друзей, был крайне подавлен. Его мировоззрение сделалось глубоко религиозным; он советовался с духовником, протоиереем Матфеем Константиновским, читая ему главы из рукописи. Именно отец Матфей стал последним, кто видел второй том перед гибелью. Позднее священник отрицал, что прямо велел Гоголю уничтожить труд, хотя и признавал, что не одобрил некоторых тетрадей: в частности, главу, где был выведен карикатурный священник с «католическими оттенками» – он попросил писателя не публиковать её и даже уничтожить. В другой тетради был образ «какого-то губернатора, каких не бывает», и отец Матфей тоже убеждал автора отложить её, иначе «осмеют… даже больше, чем переписку с друзьями». Эти отзывы, вероятно, ещё усилили неуверенность Гоголя в своём труде.
И вот, в холодную февральскую ночь Гоголь совершил роковой поступок. По свидетельству его слуги Семёна (единственного очевидца), Николай Васильевич долго перебирал бумаги у себя в комнате, бросал их в печь и помешивал кочергой, пока они горели. «Что вы делаете?!» – воскликнул ошеломлённый слуга, на что Гоголь ответил: «Не твоё дело» – и продолжил эту страшную работу. Закончив, он тяжело вздохнул и заплакал. Утром, как передавал граф А. П. Толстой, у которого жил писатель, Гоголь сказал: «Вообразите, как силён злой дух! Я хотел сжечь бумаги, давно уже на то определённые, а сжёг главы “Мёртвых душ”, которые хотел оставить друзьям на память после моей смерти». Эта горестная исповедь говорит о глубочайшем внутреннем разладе автора. Гоголь как будто сам не понял, как решился уничтожить плод многих лет труда — позднее он видел в этом происки тёмной силы, искушение, которому не сумел противостоять.
Сразу после смерти Гоголя возникли разные версии о судьбе рукописи. Одни предполагали, что он уничтожил её умышленно, будучи убеждён в художественной неудаче (и это подтверждается его словами и общим психологическим состоянием). Другие думали, что писатель сжёг продолжение по ошибке, перепутав с черновиками, от которых хотел избавиться. Появлялись даже экзотические гипотезы: например, в 1950-х литературовед Е. Смирнова-Чикина выдвинула версию, что рукопись вовсе не сгорела, а была похищена недоброжелателями из окружения Гоголя, не пожелавшими публикации «неподходящего» второго тома. Однако серьёзные исследователи опровергли конспирологический миф: никаких свидетельств о краже нет, да и близкие Гоголю люди вряд ли пошли бы на такое кощунство. Истина, по словам Юрия Манна, состоит в том, что рукопись, наиболее полно выражавшая авторский замысел, действительно была сожжена той ночью в доме на Никитском бульваре.
Тем не менее часть второго тома уцелела – в черновиках, не попавших в печь. После смерти Гоголя нашли несколько тетрадей с набросками. Литературовед С. П. Шевырёв, работавший с этими рукописями, оперативно их рассчитал и сделал копии, благодаря чему содержание фрагментов стало известно читающей публике. Современные издания обычно публикуют эти фрагменты второго тома. Из них видно, куда примерно двигался сюжет: Чичиков продолжает свои похождения, но попадает в передряги – его арестовывают за аферы, он встречает новых персонажей, среди которых есть и положительные, честные люди (в черновиках фигурируют, например, добрый помещик Костанжогло, мудрый купец Муразов и др.). Намечается перелом в судьбе Чичикова: сталкиваясь с настоящей добродетелью, он начинает задумываться о своей жизни. Однако, как отмечают исследователи, тон оставшихся глав всё равно не дотягивает до ожидаемого «озарения». Чувствуется, что Гоголь боролся с материалом, пытаясь сочетать реалистическое изображение с аллегорией добра. Возможно, осознав, что рукопись не отвечает его замыслу, Гоголь и решился уничтожить её, надеясь начать заново – но сил уже не хватило.
Есть и более радикальная точка зрения: Владимир Воропаев полагает, что полноценного второго тома… возможно, и не существовало вовсе как цельного текста. Он указывает, что никто никогда не видел беловой (чистовиковой) рукописи второго тома – только разрозненные черновики. То есть, вероятно, Гоголь так и не довёл продолжение до завершённого состояния. В этом свете легендарное «сожжение второго тома» приобретает несколько иной смысл: писатель сжёг не отполированный труд, готовый к печати, а кипу черновиков, в которых он сам разочаровался. Как бы то ни было, «тайна второго тома» до сих пор остаётся предметом дискуссий гоголеведов. Но ключевые причины ясны: это были и творческие муки, и психологический кризис, и глубокие духовные метания автора.
Наследие поэмы и пространство для размышлений
«Мёртвые души» остаются одним из самых значительных и загадочных произведений русской литературы. Несмотря на незавершённость, первый том поэмы сам по себе стал шедевром, оказав колоссальное влияние на последующую литературу. Гоголевские образы – Чичиков, Ноздрёв, Плюшкин – стали нарицательными, а выражение «мёртвые души» прочно вошло в язык для обозначения духовно опустошённых людей. Лев Толстой, Фёдор Достоевский и другие классики высоко ценили Гоголя; Достоевский даже заметил, что «все мы вышли из гоголевской “Шинели”». Не меньшую роль сыграли и «Мёртвые души» – как смелое зеркало, показавшее правду о «пошлости пошлого человека».
Важно подчеркнуть, что Гоголь не ставил целью лишь осмеять или обличить. В глубине его замысла лежала духовная миссия. В предсмертных записях писатель обращается ко всем читателям со словами: «Будьте не мёртвые, а живые души, нет другой двери, кроме указанной Иисусом Христом…». Здесь – прямой ключ к тайному посланию Гоголя. Он верил, что даже самые опустившиеся герои сохраняют образ Божий и способны восстать к новой жизни. Искусство для него было «незримой ступенью к христианству», средством нравственного пробуждения. Именно поэтому финал задуманной трилогии, по мысли автора, должен был показать путь грешника к спасению. Но сумел бы Гоголь это художественно осуществить? Возможно, он оставил этот вопрос открытым, передав эстафету самому читателю.
Сегодня «Мёртвые души» продолжают волновать исследователей и читателей своими многослойными смыслами. Исторический контекст – эпоха николаевской России с крепостным правом, чиновничьим произволом и назревающими переменами – даёт фон, на котором сатирические зарисовки Гоголя приобретают глубину национальной эпопеи. Романтические традиции (гротеск, фантастические гиперболы) переплетаются у него с зачатками реализма (точные бытовые детали, социальная типизация) – всё это делает стиль поэмы уникальным. Блестящий филолог М. Л. Гаспаров отмечал, что Гоголь, этот «поэт прозы», достиг особого музыкального звучания русского слова в «Мёртвых душах», сочетая просторечие с высокими лирическими отступлениями, смех с лиризмом. Именно за счёт этого языкового волшебства «Мёртвые души» читаются как вдохновенное произведение, побуждающее думать и чувствовать.
Тайна гоголевского замысла во многом раскрылась уже самим текстом первого тома – автор не унёс её с собой в могилу. Мы понимаем теперь, что центральная идея поэмы – призывать мёртвые души ожить, вернуть людей к духовности и совести. Но многое остаётся недосказанным. Незавершённость «Мёртвых душ» превратила их в вечную загадку, приглашение для читателей самостоятельно искать разгадки. Каждый может спросить себя: а что стало бы с Чичиковым, встреть он собственное чудо преображения? Как выглядел бы «идеальный герой» русского общества, по мнению Гоголя, и возможен ли он вообще на земле? Эти вопросы остаются открытыми. Гоголь предоставил нам пространство для размышлений, нарисовав широкую картину пороков – и еле наметив контуры возможного возрождения.
Возможно, в этом и заключается одна из причин, почему «Мёртвые души» так ценны для интеллектуального читателя. Книга не даёт готовых ответов, не навязывает морализаторства. Она, словно загадочный зеркало-лабиринт, отражает наше собственное несовершенство и одновременно указывает направление к свету. Проходят годы и века, меняются эпохи, но «мертвые души» всё еще встречаются вокруг нас – и внутри нас. Читая гоголевскую поэму сегодня, мы смеёмся над смешным и грустим над печальным, ощущая, как за каждой карикатурной маской проступает живой человек с бессмертной душой. И хочется верить, что, следуя за тройкой, мчащейся в гоголевском финале, когда-нибудь каждая «мертвая» душа обретёт способность увидеть в себе живой свет. Это уже выходит за пределы литературы – в сферу личного духовного опыта, о чём Николай Васильевич Гоголь и мечтал.
Источники и исследования:
- (EN) Wikipedia – Dead Souls
- Минкультуры России – Культура.РФ – Юрий Манн – ПОЧЕМУ ГОГОЛЬ СЖЕГ ВТОРОЙ ТОМ «МЕРТВЫХ ДУШ»?
- МИА «Россия сегодня» – Владимир Воропаев: Гоголь не сжигал второй том “Мертвых душ”
- День за днем: Наука. Культура. Образование – Воропаев В. А. Тайна великой поэмы. О выходе в свет 1 тома «Мертвых душ»
- «Дом Гоголя — мемориальный музей и научная библиотека» – «Гоголь и Данте» как современная научная проблема
- philolog.petrsu.ru – Московский государственный университет- В. А. ВОРОПАЕВ – КОНЧИНА ГОГОЛЯ. НЕКРОЛОГИЧЕСКАЯ СТАТЬЯ М. П. ПОГОДИНА С ПОМЕТАМИ ГРАФА А. П. ТОЛСТОГО, С. П. ШЕВЫРЕВА И А. С. ХОМЯКОВА
